Василий Семенович Клочко:  «Воспоминания. Краснодар, 1942 год»

Неумолимое и необратимое время все-таки властно над нашей памятью.

Ведь более четверти века прошло с той поры, о которой пойдет речь в этом правдивом рассказе (Василий Семенович, бывший Первый секретарь Крайкома ВЛКСМ в годы войны написал свои воспоминания о событиях в г.Краснодаре в 1941-1943 годах примерно в 1972-1974 гг.).

Многое, конечно, забыто, о многом уже не вспомнить, но хочется сказать о товарищах, о тех, кто вместе с тобой, соратниками по работе в Крайкоме ВЛКСМ в то трудное время, не забывал о своем партийном долге, о Родине своей, кто добровольно, по воле своей, шел на любые лишения и даже смерть, только бы облегчить участь своего народа, приблизить час победы над ненавистным врагом.
Шло лето 1942 года. Уже более года продолжалась война. Суровое, сложное и трудное было это время. Казалось, немного прошло с того памятного летнего утра 22 июня 1941 года, но как все изменилось, как много перемен произошло за это время в стране, в крае, в городе, где хотя и не родился, но с которым сроднился и сжился.

Многое изменилось в Крайкоме комсомола. И стиль работы стал не тот, и задачи стали сложнее, и, главное, большинство пришло в аппарат новых, еще малоопытных, подчас еще не умевших работать в краевом учреждении людей - писать справки, докладные проекты и отчеты. Но все это было нужно, и обойтись без этого было нельзя. Осваивали эту «мудрость» на ходу, в работе, в деле.
Уже в первые дни войны ушел в армию первый секретарь Крайкома ВЛКСМ Александр Николаевич Колосов. Почти одновременно с ним тепло по-комсомольски проводили в армию Сашу Гладуненко, Соню Инкина, Мишу Кукосьяна и много других, замечательных ребят.

Да мало ли кто в те первые дни войны взяли винтовку в руки. Только за первые три месяца из краевой организации 47 тысяч комсомольцев ушли по призыву и добровольно в ряды Красной Армии.
К лету 1942 года секретарями Крайкома ВЛКСМ стали Клочко В.С., Кочубинская Александра Ивановна, Виноградов Георгий Иванович, Нудьга Николай Васильевич.

Беззаветно трудились на своих постах Валя Кобенко, Валя Богдан, Полина Ореханова, Галя Андреева, Мила Толстова, Тамара Носкова, Степа Кирсанов, Лида Терехова, Миша Темрезов, которые или перед самой войной или вскоре после ее начала пришли в Краевой Комитет Комсомола. Это был дружный, сплоченный и работоспособный коллектив. Иногда трудно было понять – откуда берутся силы у этой хрупкой и совсем еще молодой Гали Андреевой, которую тогда звали просто Галкой. Ведь работали до поздней ночи, а к 9-ти утра все вновь были на работе. 

Много в ту пору было нового в работе Крайкома. Конечно, по-прежнему проходили заседания бюро Крайкома, хотя их повестка дня резко изменилась. Почти все довоенные секретари райкомов и горкомов ВЛКСМ, члены бюро и заведующие отделами один за другим ушли на фронт, некоторые уже и погибли за этот год. Погиб в Севастополе Миша Сидуков, секретарь Кировского Райкома ВЛКСМ гор. Краснодара, не стало Саши Штуца, Тимченко из Горячего Ключа… Надо было оперативно без всякого промедления подбирать и обучать новых товарищей.

По заседаниям ГКО и решениям ЦК ВЛКСМ за этот год много тысяч юношей и особенно девушек добровольцев было отобрано и направлено в различные школы и училища связи, войск ПВО, разведчиков, радистов. Все это можно было делать только на местах. Поэтому в Крайкоме всегда было почти пусто. Работники Крайкома были в районах и городах края. Там тогда было их место. Но вместе с тем мы понимали, что для комсомольцев и молодежи, для комсомольского актива очень важен был личный пример руководящих краевых работников.

Клочко В.С., Первый секретарь Крайкома ВЛКСМ, 1943 год

В первые же месяцы войны каждое воскресенье, все работники Крайкома, в том числе и технические, чуть свет шли в колхоз им.Калинина, что на самой северной окраине города (ныне примыкает к Витаминкомбинату), и там работали в саду, в поле, всюду где так нужны были тогда молодые рабочие руки.

В ноябре месяце, в том году очень морозном, когда немцы заняли Ростов, весь Крайком, за некоторым исключением, выехал в район хуторов Копанского и Примаки и в открытом поле строили огневые бетонные точки, копали противотанковый ров. И, несмотря на непривычность к такому труду, этот слаженный коллектив задавал тон многим другим коллективам, работавшим в этом же районе.

По вечерам собирались на окраине хутора Примаки в хате, отведенной для ночлега, потирали натруженные замерзшие руки и ноги, и с каким удовольствием ели галушки и какую-нибудь кашу, приготовленную нашей тетей Соней, уборщицей Крайкома (о мясе только вспоминали тогда). И засыпали как убитые тут же на полу на тощей подстилке из соломы. А на рассвете мы вновь были в поле на ветру и морозе.

Только в конце ноября, когда Красная Армия освободила Ростов и спало напряжение, Крайком ВЛКСМ возвратился в Краснодар.

Тогда же зимой рыли контрэскарпы (противотанковые сооружения - ред.) в районе аула Козет, что недалеко от Краснодара между городом и аулом Тахтамукай. Работали всегда с огоньком, с песней, с шутками. И не помнится, чтобы кто-нибудь заболел, кто-то отпрашивался. Такого не было.

Не мало времени мы тогда уделяли и военной подготовке. Ранее служивших в Армии в аппарате Крайкома тогда не было. Лишь не многие умели владеть оружием. Большинство же, а это были девушки, оружия в руках даже не держали.

Тогда всюду – на заводах, в колхозах, на фабриках и в школах учились владеть оружием.

Аппарат Крайкома ВЛКСМ и в этом деле старался быть примером. Регулярно, два раза в неделю, в кабинете первого секретаря Крайкома ВЛКСМ, довольно вместительном (ныне отдел мясных и рыбных изделий магазина «Гастроном» на углу улиц Красной и Ворошилова) гремели затворы винтовок, разбирали и собирали пулеметы «Максим» и Дегтярева. Часто Николай Васильевич Нудьга, тогда секретарь по военной работе, приводил военных, которые обучали работников Крайкома искусству воевать.

Но этого было мало. Надо было научиться стрелять, метать боевые гранаты, а не болванки, совершать длительные переходы, ориентироваться на местности, маскироваться и обнаруживать врага и даже готовить пусть хотя и примитивную, но горячую пищу. Тогда нам очень полюбились галушки и мы еще не раз имели с ними дело, когда пришлось уйти из города. Но об этом позже.

Часто мы переправлялись через Кубань у КРЭСа и здесь проводили тактические занятия. Осеью 1941 года выехали к Богатырским пещерам, что в районе Горячего Ключа, и здесь в дождь, грязь, провели в течение дня сложные занятия по тактике. Не знали мы тогда, что вновь придется побывать в этих местах, но в иных условиях.

Однажды совершили поход на вершину Себирбаша. Выезжали в район ст. Неберджаевской и там учились стрелять из боевой винтовки.

А боевые гранаты и стрельбу из револьвера осваивали у ст. Афипской. Сложно было, хотя и под час смешно, обучать этому делу наших девушек. Нелегким для них оказалась стрельба из револьвера системы «Наган». Большинство из них при нажиме на спусковой крючок закрывали оба глаза, а при выстреле револьвер просто бросали на землю. В связи с этим пришлось вначале стоявшему сбоку «инструктору» держать в руках шнурок от револьвера и не давать ему упасть на землю. Но после нескольких тренировок страх этот преодолели и почти все стреляли довольно сносно, во всяком случае, терпимо.

Для метания боевых гранат выбирали место на левом обрывистом берегу Афипса в районе ст.Афипской. Группа располагалась метрах в 50-ти от обрыва, а инструктор с очередным учеником подходили к самому берегу, ложились на землю и начинали учебу. На глазах у «ученицы» инструктор брал гранату Ф-1 (лимонку), не торопясь расправлял усики чеки и выдергивал ее из взрывателя, прижимая пружину к корпусу гранаты. Он не торопился ее бросать. Наоборот, держа в руках взведенную гранату, убеждал ученика что это не опасно, что граната не взорвется пока не отпущена пружина и только после такой подготовки бросал гранату. Несмотря на это у ученика было страшное желание после извлечения чеки немедленно избавиться от гранаты, бросив ее куда попало, даже просто выпустив из рук.

Вот почему занятия проводили у обрыва. Это давало возможность при неосторожном обращении ученика с гранатой немедленно столкнуть ее под обрыв и избежать несчастья. Опыт показал, что такая система обучения была весьма кстати. Мы не имели ни одного несчастного случая и научились обращаться с гранатами.

В эти тревожные дни мы всегда чувствовали поддержку и, большего того, нам подсказывали наши действия в Крайкоме КПСС.

Душой «Комсомола» был Иван Иванович Поздняк. Мне, как первому секретарю Крайкома, всегда был открыт доступ к первому секретарю Крайкома КПСС Селезневу Петру Иануаровичу ????. Мне сейчас трудно вспомнить все наши разговоры, но смысл их я помню до сих пор.

Было это в декабре 1941 года. Я только что возвратился из Москвы, где состоялся сложный и серьезный разговор с тов. Михайловым. Наш край уже в то время был прифронтовым. Немцы были в Крыму, в Ростовской области. Но в Москве, в те дни, когда я там был, было приподнятое, больше того, радостное настроение. Начался разгром немцев под Москвой.

Н.А. Михайлов сказал:

- Расскажите о Ваших планах, как прифронтового Крайкома.

- Мы предпринимаем меры по усилению военной подготовки молодежи – отвечал я – готовим юношей и девушек, способных остаться в подполье, если немцы окажутся на Кубани, тщательно отбираем молодежь, кто может со своими старшими товарищами уйти в партизанские отряды. Намерены и дальше продолжать эту работу. Вместе с тем мы прилагаем все усилия для того, чтобы молодежь была запевалой на производстве – на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах и еще что-то в этом роде.

-  А что думает делать сам Крайком комсомола, если действительно враг окажется на Кубани?

-  Мы думали об этом, Николай Александрович, - отвечал я, - с территории края мы не уйдем.

-  Не торопитесь давать клятвы. Возвратишься в Краснодар, посоветуйся в Крайкоме КПСС, а затем мы еще поговорим об этом.

Вот после этого и был этот запомнившийся на всю жизнь разговор с Петром Ианурьевичем Селезневым.

Когда я подробно рассказал о своих разговорах с Шелениным и, особенно с Михайловым, тов. Селезнев мне сказал: "По мнению Крайкома партии, Краевой комитет комсомола должен быт там, где есть молодежь, комсомольцы, хотя бы там были и немцы. А пока надо усилить помощь фронту – все внимание заводам, колхозам, без них и фронт бессилен".

Вот это и стало программой всей нашей дальнейшей деятельности.

Но все-таки Поздняк Иван Иванович был для нас наиболее близким и доступным в Крайкоме КПСС. К нему мы шли со своими думами, мыслями, с ним согласовывали все свои дела. Не всегда мы получали его одобрение, но, если Иван Иванович говорил «Давайте делайте», то это для нас было высшим решением.

В те дни мы чувствовали и внимание ЦК ВЛКСМ.

Часто и даже очень часто звонил тов. Михайлов В.А. Он интересовался буквально всем. Его разговоры отличались теплотой, задушевностью. Я не помню, чтобы он когда-нибудь повысил голоса или читал мораль. После разговора с ним мы чувствовали себя увереннее, поднималось настроение, чувство ответственности за порученное дело.

Одном из разговоров по «ВЧ» я передал ему смысл разговора с тов. Селезневым и наше мнение по этому поводу.

Николай Александрович по этому поводу сказал: «Мы желаем Вам всяческих успехов, но о своих действиях и намерениях ставьте нас в известность. Каковы Ваши просьбы?». Меня этот вопрос застал врасплох. Все что я смог сказать было: «Мы очень просим, если есть возможность, выделить средства для оказания помощи детям, эвакуированным из оккупированных районов страны, которых в нашем крае оказалось довольно-таки много».

Сказал и испугался. Как можно обращаться с такой просьбой к первому секретарю ЦК ВЛКСМ, когда разговор был совсем о другом? Но к своему удивлению я услышал его ответ: «Мы Вашу просьбу рассмотрим и, думаю, что поможем».

И, действительно, мы вскоре получили довольно-таки внушительные средства на эти цели.

Все это время вплоть до мая месяца 1942 года у нас теплилась надежда, что враг все-таки не дойдет до Кубани. После разгрома немцев под Москвой, освобождения Керченского полуострова, Ростова, появилась мысль о том, что враг дальше не пройдет.

Но случилось иначе. В мою задачу не входит разбор военных операций весны и лета 1942 года. Это дело других людей и оно уже выполнено.

Во второй половине июля месяца враг оказался на Кубани. Запылали хутора и станицы, завязались кровопролитные бои у Кущевки. Нависла угроза над всем краем.

Вот тогда, 28 июля 1942 года, вечером в просторном кабинете первого секретаря Крайкома ВЛКСМ собрались все ответственные и технические работники Крайкома и состоялся трудный и серьезный разговор о судьбах людей, об их будущем, об их думах и чаяниях. Несмотря на зашторенные окна, на письменном столе светила лишь синяя настольная лампа. Лица людей были серьезные и даже настороженные. Никто не знал, о чем будет разговор.

Поднявшись, я сказал:

-  Пришло время решать, что делать дальше. Ясным должно быть для всех одно. Большая часть края еще свободна. Крайком ВЛКСМ должен действовать как всегда. У нас уйма вопросов, которые надо решать незамедлительно. Звонят из районов, идут и едут комсомольцы и районные работники. Они должны видеть Крайком в действии. С сегодняшнего дня переходим на «казарменное» положение. Отлучка и днем и ночью только по разрешению первого секретаря, а в его отсутствие – его заместителя.

Но тут послышались вопросы: «А как быть с больными, инвалидами и т.д?».

Да, такие у нас были.

Тогда и произошло то, что должно было произойти.

-  «Все, кто чувствует в себе достаточно сил и готов отдать себя полностью, вплоть до смерти, чтобы остаться на своем посту, прошу подойти к этому столу и записать свою фамилию, имя и отчество. Всех других прошу остаться на своих местах. Прошу иметь в виду, что к тому, как Вы решите этот вопрос, Вас никто не понуждает. Никто никогда Вас не осудит, если сейчас искренне выскажете свое решение. Больше того, мы поможем эвакуироваться тем, кто этого пожелает, и окажем посильную материальную поддержку».

Какое-то время в кабинете была гнетущая тишина.

Но вот первой поднялась Саша Кочубинская, секретарь по школам, у нее в Ейске осталась мать и сын. Без всяких слов она написала свою фамилию, имя и отчество. Затем подошел Нудьга Николай Васильевич, Виноградов Георгий Иванович, Андреева Галина Федоровна, Терехова Лида, Темрезов Амин Каразжачевич, Волошко Татьяна Порфирьевна, Тамара Носкова. Но некоторые остались седеть на своих местах. Их нельзя осуждать. Это был Степа Кирсанов, инвалид, на костылях, зав сектором учета, Валя Богдан, у которой на руках был ребенок 3-х месяцев, Зина Дегтерева, с больными родителями, Валя Кобенко, бремененная семьей и им подобные.

Отпустили тех, кто не подошел к списку, и остались только те, кто решил идти до конца с Крайкомом.

Не знаю, как это случилось, но вдруг у Жоры Виноградова в руках оказалась гитара. Мы до этого знали, что Жора замечательно играет и поет. Но в это время, в эту минуту, это было неповторимо.

Мы пели наши любимые песни - «Дан приказ ему на запад», «По долинами и по взгорьям».

Это было так задушевно и как-то интимно, что верилось в искренность мыслей всех собравшихся. Впоследствии так это и оказалось. В этот вечер и сложился костяк, основа Партизанского Крайкома ВЛКСМ.

Второго августа мы тепло и по-дружески проводили на вокзале своих товарищей, эвакуирующихся вглубь страны, и просто не хочется писать, как это было неорганизованно, и даже неприятно об этом вспоминать. Кто был в тот вечер на вокзале – меня поймет.

Но жизнь шла своим чередом. Враг был уже у «стен» Краснодара. Доносилось уханье орудий где-то со стороны Тимашевской и Динской.

В Крайком шли комсомольские работники гор. Краснодара – Тася Сухореброва, секретарь Сталинского РК ВЛКСМ, Мила Толстова, секретарь Кировского РК ВЛКСМ, Рафик Камалов, секретарь того же Райкома по военной работе, Жора Куция, секретарь Горкома ВЛКСМ и др.

Все они просились в отряд Крайкома ВЛКСМ. Но как можно было взять Каманова Рафаила, если у него нет левой руки, как можно обречь на трудности и лишения Жору Куция, если он инвалид от рождения, и ходит с большим трудом?

Пришел к нам Ваня Дурнопьянов, замполит по комсомолу Треста мясо-молочных совхозов, а его будущая жена Надя Коваленко у нас в то время была инструктором отдела школ.

Так сложился отряд Крайкома ВЛКСМ, или вернее говоря, Крайком ВЛКСМ на оккупированной территории.

Последние дни в Краснодаре были особенно памятны. Столовые уже не работали, а кушать было надо. Наши девчата выходили за город и ломали початки кукурузы. Ею мы и питались.

Не забуду вечер 8 августа.

Днем меня пригласил тов. Селезнев и дал мне поручение проследить за подрывом наиболее важных объектов Завода им. Седина (эту работу выполняли военные). Вечером, когда уже стемнело, я возвратился в Крайком и доложил Петру Иануарьевичу о выполнении задания.

Вернувшись к себе в кабинет, я увидел гору вареных початков кукурузы. Только тут я вспомнил, что целый день ничего не ел.

Но в это время зашел к нам помощник тов. Селезнева Гриша Бабажан. Вначале он сам набросился на початки, а затем сказал, что тов. Селезнев тоже голодный. Мы отобрали несколько кочанов и Гриша понес их Петру Иануарьевичу. Тотчас же позвонил Селезнев и сказал большое спасибо, что его спасли от голода.

Когда стало очевидным, что придется уходить из города, возникла проблема транспорта. Из двух легковых машин, имевшихся в Крайкоме, одну взяли в армию в первые дни войны, а вторую мы торжественно вручили в конце июля месяца 1942 года бывшему заведующему военным отделом Крайкома, к этому времени ставшему начальником «СМЕРША» одной из дивизий Саше Гладуненко, когда он зашел проведать нас. Нам эта машина не могла помочь, т.к. стояла совершенно без резины.

За день до оставления Краснодара Миша Темрезов, зайдя ко мне, сказал: «Василий Семенович, разрешите мне выйти в город «поискать транспорт»?». Я очень удивился, так как знал, что с транспортом в городе было очень трудно, но ответил: «В 12 часов ты должен быть в Крайкоме».

Каково же было наше удивление, когда вскоре Миша въехал во двор Крайкома с двумя пароконными подводами, груженными строевым лесом. Дядьки, ездовые, запросили за лес какую-то астрономическую сумму. На это я им заявил:

-  Идет война. Лес нужен для дела войны. Но пару лошадей и одну подводу мы у Вас купим.

-  Нет, - заявил один из них, - лошади и подводы совхозные, продать мы их не можем. Но если вы дадите нам расписку, и чтобы она была с печатью, мы Вам оставим и подводу и лошадей.

Так мы оказались владельцами пары лошадей и подводы.

Имущество у нас было совсем небольшое. Собственно говоря, у нас было только личное имущество тех, кто решил «остаться дома».

Кое-что мы решили спрятать в Крайкоме. Для этого по ночам мы выкопали глубокую яму в секторе учета и заложили туда ковры, пишущие машинки, настольные лампы, чернильные приборы, телефонные аппараты и др. мелочь.

Сразу же скажу, когда мы возвратились в Краснодар, там ничего не оказалось. И дело не в немцах. Дворник Крайкома, незаметный и невзрачный человек, оказывается, видел это. При немцах он остался в Краснодаре. Потом выяснилось, что многое он продал на базаре, а остальное сдал немцам. Когда мы вернулись, он получил по заслугам.

В день оставления города, это было часов в 11 утра, мы погрузили на эту подводу все свое личное имущество, т.е. рюкзаки, кое-что из того, что могло понадобиться в лесу: пишущую машинку, бумагу, копирку, большой ковер из кабинета Первого секретаря. Кроме этого утром 8 августа, когда все склады и базы были брошены, Миша Темрезов, Миша Тимков и Рафик Камалов притащили в Крайком два мешка муки, бочонок какого-то повидла, ящик соли и т.д.

Все это мы погрузили в подводу, снарядили оружием всех, кто не может плавать, и проводили из города.

Помню, что в это время был очень болен Николай Васильевич Нудьга, секретарь Крайкома по военной работе, У него был туберкулез легких, а тут еще напряжение последних дней. Короче говоря, 8 августа он был совсем плох. Уложив его в телегу, я сказал остальным, уходившим тогда: «За его жизнь вы будете отвечать. Как угодно, но кормите его регулярно, сытно. Ответственной назначаю Тамару Носкову».

И надо отдать должное – девчата сделали все, что могли. Как потом выяснилось, они в хут. Яблуновском поймали кур, сварили бульон, и кормили им Николая Васильевича. Отправляя их мы уговорились что они едут до аула Тахтамукай и там нас ждут.

Вечер это был очень тревожный. Стрельба шла уже где-то в пределах города.

Оставаться дальше в Крайкоме было просто бессмысленно. Танки немцев стали бить вдоль по ул. Красной от ул. Буденного (ныне Дружбы). Взяв с собой самое необходимое, поместив все это в небольших вещевых заплечных мешках, мы покинули Крайком.

Я не могу сейчас сказать о чувствах, об обиде и горечи этих минут. Я только запомнил, что в окнах тов. Селезнева еще горел свет. Но у подъезда Крайкома стояли машины и они могли уехать в любую минуту, а у нас такой возможности не было. Мы пошли по ул. Красноармейской мимо Городского парка к железнодорожному мосту на Новороссийск.

Там мы встретились с первым препятствием. Все мы были в гражданской одежде, но с оружием. Никаких паролей и прочего мы не знали. С большим трудом нам удалось доказать, кто мы такие, и только после этого нам пропустили.

Выйдя за Кубань, мы не пошли далеко, а здесь же становились ждать немцев, чтобы сорвать свое зло на первых из них, кто появится на берегу.

В городе все еще раздавалась стрельба. Были слышны выстрелы и интенсивная стрельба в районе Кожзаводов, Мясокомбината, речного порта. Но у моста, который наши подрывники армейские так и не смогли взорвать, было тихо.

Мы пошли в аул Тахтамукай, ближайший районный центр Адыгейской области. Пришли мы туда, когда уже стемнело. Там мы нашли своих товарищей с подводой и многих руководящих работников города с целым автопарком.

Не успели мы расположиться отдыхать, как увидели в небе пять краснозвездных, милых нашему сердцу, кукурузников. Помахав крыльями, они обрушили град обычных и противотанковых гранат на скопище автомашин, так неосторожно и просто бессмысленно накопившееся на площади у райкома партии.

Мы в это время были в саду у РК ВКП(б), в ста метрах от этой площади. Мы вместе с другими радовались появлению кразнозвездных самолетов, которых в небе в то время было очень мало. Но были просто оглушены тем, что случилось. Нет, не вероломство нас обескуражило. Нас поразило то, что творилось на площади. Многие руководители, чьи машины уцелели, тут же сели в них и уехали. А в это время многие машины горели, слышались крики и стоны тех, кто спал в них.

Как это случилось – не знаю. Но весь наш коллектив бросился к горящим машинам. Здесь были Саша Кочубинская и Миша Темрезов, Таня Волошко и Галка Андреева, Жора Виноградов и все наши комсомольцы.

Из одной из горящих машин наши девушки извлекли Анну Петровну Кузьмину, секретаря Краснодарского горкома партии, с очень тяжелым ранением. Ей оказали первую помощь и тут же отправили дальше в тыл.

Из другой машины, уже горевшей вовсю, еле вытащили труп секретаря Горкома ВКП(б) Марка Анкаровича Попова. Так случилось, что взрывом ему оторвало голову вместе с левой рукой. Вид был ужасающий. Мы его знали как жизнерадостного, обаятельного человека, всего находящего нужное слово, чтобы поддержать человека. И вот перед нами был труп.

Мне особенно тяжело об этом писать потому, что мы жили в одном доме и мой сын, которому тогда было немногим больше года, нас часто путал.

Мы решили похоронить Марка Анкаровича во дворе райкома партии. К этому времени в Тахтамукае остались только мы, комсомольцы Крайкома, и некоторые работники РК партии. Мы вырыли глубокую могилу, сделали все другое для похорон. Но тут у нас родилась мысль – похоронить вместе с ним ключи от сейфов Крайкома. Для этого мы смазали ключи маслом, взятом из сгоревших машин, замотали их в тряпки и заложили в могилу, отрыв для этого специальную нишу. Если говорить честно, правдиво, мы в это время не совсем верили, что мы сюда вернемся. Но мысль такая была. Несмотря на такое тяжелое положение, мы помнили слова: «Победа будет за нами! Мы победим!».

Мы ушли последними из Тахтамукая. Похоронив М.А.Попова, дали залп из нашего разнокалиберного оружия, и пошли в сторону села Шенджий.

Такое решение о маршруте было весьма важным. Все войсковые части, городские учреждения и т.д. шли по дороге из Пашковской на Саратовскую и дальше на Горячий Ключ и т.д. Немцы безжалостно бомбили эту дорогу из Пашковской на Горячий Ключ. Но они не знали дороги Тахтамукай – Шенджий – Пензенская – Горячий ключ.

Вот по этой дороги и пошли мы «ветром гонимые, солнцем палимые». Нас действительно никто не бомбил, никто не обстреливал. Это была лесная, простая дорога. Но и то, под Пензенской, когда нас застала ночь, мы залегли в кустах у дороги и переживали возможное появление немцев. Дежурным у самой дороги мы оставили Жору Виноградова.

Дело в том, что Жора очень плохо видел, он носил какие-то особые очки, но зато обладал чудесным слухом. Ночью он нас поднял по тревоге, но, оказалось, какой-то военный паникер, летел на двуколке и «орал» во весь голос, что за ним идут немцы.

Жора его остановил, дал, как говорят, по ….., и все успокоилось. Типа этого мы передали военным, а что было дальше – не знаем. Но все-таки мы насторожились, поднялись и пошли на Горячий Ключ.

Тревога оказалась напрасной. Только 17-го августа немцы подошли к Горячему Ключу.

Все эти дни с 10-го по 17-ое августа мы располагались в Райкоме ВЛКСМ Горячего Ключа.

За это время мы пережили очень многое. Главное – перейдут ли Кубань немцы. Сейчас это уже пройденный этап, а тогда …. это была надежда.

Но как учила военная тактика, мы все время держали военные посты. По радио вплоть до 14-го августа трагическим голосом Левитана передавали, что идут напряженные бои под Кущевской. Мне, да и многим товарищам, и до сих пор не понятно – для кого и кому нужны были эти передачи. Ведь мы оставили Краснодар 9-го августа и только 14-го августа услышали, что наши войска оставили Краснодар. 

По дороге в Горячий Ключ и в нем в те несколько дней, что мы там были, вспоминаются некоторые факты.

Дело в том, что мы, т.е. Крайком ВЛКСМ, собирались остаться в тылу у немцев, никаких баз – военных, продовольственных или каких-либо других не закладывали. Мы уходили в предгорья, чтобы остаться «дома».

Никто тогда не мог предположить, а тем более знать, где остановится «линия фронта». Многие партизанские отряды заблаговременно заложили базы, определили свое место расположения и действовали соответственно. Мы же только по дороге на Горячий Ключ стали думать о том, что надо же иметь продовольствие. А у нас кроме муки, соли, повидла, ничего не было. И тут где-то за ст. Пензенской нам повстречался пастух с целым стадом овец и телят. 

Имея опыт с лошадьми и, зная, что это не личное стадо, мы предложили пастуху расписку с печатью и без долгих споров стали владельцами четырех овец и двух телят.

Все это хозяйство мы поручили сопровождать, кормить и хранить как зеницу ока, Жоре Куция. Он сейчас на большой работе в Молдавии, но пусть не обижается – так было.

В Горячий Ключ мы прибыли со стороны Заречной, нас за все время никто не бомбил, не обстрелял – эта дорога была «темной». Только там, в Горячем Ключе, мы узнали, что творилось на дороге Пашковская – Саратовская – Горячий Ключ. Об этом даже вспоминать страшно. Мы там не были, и писать об этом не буду. 

Расположились мы в эти дни в Райкоме ВЛКСМ. Здесь расположился Крайком ВЛКСМ. Мы сами не думали, что Горячий Ключ на какое-то время станет краевым центром. Через него проходили многие группы эвакуированных, в том числе молодежи, комсомольцев, работы нам хватало. Там же мы держали свое «стадо», лошадей, одним словом там мы жили в эти дни.

Плохо было у нас с оружием. Наш большой друг и товарищ, секретарь Крайкома партии Иван Иванович Поздняк, который в это время был там, с ухмылкой говорил: «Все это надо будет добывать у врага». Но у нас были револьверы системы «Наган». Таких у немцев не было. А у нас патронов к ним было по одному. Какой же радостью для нас было, когда однажды ночью Миша Темрезов и Яша Темков притащили ящик нагановских патронов.

Оказывается, они пробрались в расположение райотдела НКВД, где в то время находился и Краевой отдел и, несмотря на строжайшую охрану, утащили ящик патронов. Несколько позже у меня было объяснение по этому поводу с начальником Краевого Управления Внутренних Дел тов. Тимошенковым. Но тогда мы «забогатели», у нас появилась уйма патронов к «Наганам». И сейчас не могу забыть «подвиг» Миши Темрезова и Яши Тимкова. А тогда на все мои допросы «Где вы их взяли?» они отвечали «Нам их дали отступающие сотрудники НКВД». Разбираться было некогда, да и, правду сказать, не хотелось. Главное – были патроны.

Здесь, в Горячем Ключе, нам – «комсомолу» тов. Тюляев, председатель Крайисполкома, подарил ЭМКу «вездеход», т.е. с передачей на передние колеса. Среди нас были товарищи, кто мог водить машину. Но не было таких, кто мог бы разобраться в ее «внутренностях». Мы погоняли ее по улицам, убедившись в том, что это хорошая машина. Но что делать с ней в горах так и не поняли. Так она и стояла во дворе Райкома Комсомола  без особого для нас интереса. Тем более что горючего достать было невозможно, а в баке его было на донышке. Однако когда пришлось уходить из Горячего Ключа, мы хотели кое-что из имущества увезти на этой машине. Но наши попытки завести машину ни к чему не привели. Подняв капот, мы увидели, что что-то зверски порезал все провода зажигания, вывернул свечи, и вообще привел машину в полную негодность. Вот тогда мы проткнули бензиновый бак, облили машину остатками горючего и сожгли ее. Хорошо, что в это время тов. Тюляева и Поздняка уже не было в Горячем Ключе. Однако нас это очень встревожило. Уж слишком беспечно мы жили в эти дни. На этом примере все без исключения поняли, что такое бдительность, что враг был рядом и надо было с этим считаться.

17 августа наши «дозорные» доложили, что немцы подошли к Ключевой со стороны Саратовской. Дальше оставаться в Горячем Ключе было бессмысленно, тем более что венных частей или хотя бы кого-то из военных в это время здесь уже не было.

Со всем своим «хозяйством» мы ушли из Горячего Ключа через Псекупс в сторону Безымянской, Фанагорийской, к своему, ранее избранному Хатыпсу.

Все шло более или менее благополучно, если не считать, что всюду нас беспокоили военные. Если бы мы были без оружия, на нас никто бы не обратил внимания. Но мы были вооружены, а по форме – гражданские. За Безымянной нас вообще перестали тревожить, там было просто пусто, никого, ни военных, ни гражданских не было. В Фанагорийской население нас встретило без особого восторга и мы, поскорее пройдя через эту станицу, свернули левее горы Фонарь к аулу Хатупс.

Здесь случилось первое «ЧП». Я с товарищами ушел вперед, остальные и подвода шли позади. Вдруг нас догоняет Игорь Сан-Керо и вопит, что погибла Тамара Носкова. Мы все бросились назад и увидели интересную картину. Подвода переезжала мостик, сложенный их ничем не прикрепленных бревен. Правый край телеги заехал дальше, чем можно, телега накренилась и Тамара, сидевшая сверху, свалилась в речку. К нашему приходу все было в порядке. Игоря, конечно, отругали, и на том все дело, казалось бы, кончилось, но на самом деле с этого начались некоторые события, о которых речь будет идти дальше.

К вечеру мы добрались до Хатыпса и увидели чудесный уголок в зеленой долине, утопавший в садах и….. совершенно безлюдный. Мы не стали искать людей и остановились на окраине аула у самой речки под ветками орешника....

В.С. Клочко второй слева во втором ряду, 1944 год

29.01.2013

К списку